В 1796 г., после падения Робеспьера и во время правления Директории, в Париже было основано тайное общество, готовившее политический переворот и разрабатывавшее программу будущей социалистической организации страны.
Во главе общества стояла Тайная Директория Общественного Спасения, опиравшаяся на сеть агентов. Руководящими ее членами были Филипп Буонаротти и Ноэль (переименовавший себя сначала в Камилла, а затем в Гракха) Бабеф. Был создан военный комитет для подготовки восстания. Заговорщики надеялись на поддержку армии. По их подсчетам, им должны были активно содействовать 17 тысяч человек. По доносу предателя руководители заговора были арестованы; двое, в том числе Бабеф, — казнены, Буонаротти — сослан. Вернувшись из ссылки, Буонаротти продолжал пропаганду своих взглядов. Под его влиянием находилось большинство деятелей революционного социализма того времени. В частности, находясь в Женеве, он основал кружок, который впоследствии оказал большое влияние на Вейтлинга. Роль Вейтлинга в формировании взглядов Маркса общеизвестна.
Многие документы общества, характеризующие его взгляды, были опубликованы правительством сразу после раскрытия заговора. Подробное изложение заговора и разработанных планов дал позже Буонаротти в книге «Заговор Равных».
--------------------------------------------------------------
Основой мировоззрения общества было стремление к равенству любой ценой. Оно отразилось и в его названии: «Союз равных». Этот принцип был обоснован в «Манифесте» "Союза равных" с неуязвимой галльской логикой:
«Все люди равны, не так ли? Этот принцип неопровержим, ибо только лишившись рассудка, можно со всей серьезностью назвать день ночью.
Заложив таким образом незыблемую основу, «Манифест» "Союза равных" переходит к выводам из этой аксиомы:
«Мы хотим действительно равенства или смерти — вот чего мы хотим».
«Ради него мы согласны на все; согласны смести все, чтобы держаться его одного. Пусть исчезнут, если надо, все искусства, только бы нам осталось подлинное равенство».
«Пусть исчезнут, наконец, возмутительные различия между богатыми и бедными, большими и малыми, господами и слугами, управляющими и управляемыми».
Выводом из этого принципа является прежде всего провозглашение общности имущества:
«Аграрный закон, или раздел обрабатываемых земель, был кратковременным требованием некоторых беспринципных солдат, некоторых племен, движимых скорее инстинктом, нежели разумом. Мы же стремимся к чему-то более возвышенному и более справедливому, к общности собственности или общности имущества. «…вся собственность, сосредоточенная на национальной территории, едина; она неизменно принадлежит народу, который один только вправе распределить пользование ею и ее пло.
Право индивидуальной собственности отменяется. Вся страна превращается в единое хозяйство, построенное исключительно на бюрократическом принципе. Торговля, — кроме самой мелкой, — прекращается, деньги изымаются из внутреннего употребления.
«…необходимо, чтобы все произведения земли и промышленности хранились в общественных складах, откуда они будут отпускаться для равного их распределения между гражданами под надзором ответственных за это должностных лиц.
Одновременно вводится трудовая повинность.
«Лица, ничего не делающие для отечества, не могут пользоваться никакими политическими правами; они — иностранцы, которым республика оказывает гостеприимств.
«Ничего не делают для отечества те, кто не служит ему полезным трудом. Закон рассматривает как полезный труд: земледелие, скотоводство, рыболовство, судоходство; мелкую торговлю; перевозку людей и вещей; военное дело; преподавательскую и научную деятельность».
«Лица, занимающиеся преподаванием и наукой, должны предоставить свидетельство о благонадежности. Лишь в этом случае их труд будет считаться полезным».
«Должностные лица руководят работами, следят за тем, чтобы они равномерно распределялись»
«Иностранцам воспрещается участие в публичных собраниях. Иностранцы находятся под непосредственным надзором верховной администрации, которая может выслать их из их постоянного места жительства в места исправительного труда».
Под страхом смертной казни им запрещается иметь оружие. Создатели этих планов отдают себе отчет в том, что их исполнение потребует невиданного роста числа должностных лиц. Эту проблему они ставят широко: «В самом деле, никогда еще нация не имела их в таком количестве. Помимо того, что в известных отношениях каждый гражданин являлся бы должностным лицом, надзирающим за самим собой и за другими, не подлежит сомнению, что общественные должности были бы весьма разнообразны и должностные лица весьма многочисленны»
Вот как мыслятся взаимоотношения отдельных личностей с этой бюрократией:
«В задуманном Комитетом общественном строе отечество завладевает
человеком со дня его рождения и не покидает до самой смерти».
Власть начинает с воспитания ребенка:
«…предохраняет его от опасной ложной нежности и рукой матери отводит его в государственное учреждение, где он приобретает добродетели и знания, необходимые истинному гражданину».
Из казенных школ юноши переходят в военные лагеря и лишь затем под руководством «должностных лиц» приступают к полезному труду.
«Муниципальная администрация постоянно осведомлена о положении трудящихся каждого класса и о выполняемом ими задании. Она регулярно доводит об этом до сведения верховной администрации.
«Верховная администрация осуждает на принудительные работы, под надзором указываемых коммун, лиц обоего пола, подающих обществу вредный пример отсутствия у них гражданского сознания, пример праздности, роскошного образа жизни и разнузданности.
Последняя идея развита с любовью и в больших подробностях: «Острова Маргариты и Онорэ, Гиерские острова, острова Олерон и Рэ будут превращены в места исправительного труда, куда будут выселяться для принудительных общественных работ подозрительные иностранцы и лица, арестованные за обращение с воззванием к французам. Доступ к этим островам будет прекращен. На них будет существовать администрация, подчиняющаяся непосредственно правительст.
После этих мрачных картин нас радует раздел «Свобода печати».
«..необходимо будет подумать о том, какими средствами извлечь из печати всю ту помощь, которую от нее можно ожидать без риска снова увидеть справедливость, равенства и права народа поставленными под вопрос, а республику — отданной во власть нескончаемых и роковых дискуссий.
Оказывается, эти «средства» очень просты: «Никто не может высказывать взгляды, находящиеся в прямом противоречии со священными принципами равенства и народного суверенитета».
«Воспрещается публикование любого сочинения, имеющего мнимо разоблачительный характер.
«Любое сочинение печатается и распространяется лишь в том случае, если блюстители воли нации считают, что его опубликование может принести пользу республике».
«В каждой коммуне будут в определенное время устраиваться общественные трапезы с обязательным присутствием всех членов общины».
«Член национальной общины получает обычный рацион только в том округе, в котором он проживает, кроме случаев перемещения с разрешения администрации.
«Развлечения, не распространяемые на всех, должны быть строжайшим образом запрещены».
«Равные» сообщают нам, что они — друзья всех народов. Но временно, после их победы Франция должна быть строго изолирована: «До тех пор, пока другие нации не примкнут
к политическим принципам Франции, с ними не могут быть установлены тесные сношения; до этого времени Франция будет усматривать лишь опасность для себя в их нравах, учреждениях и, главным образом, в их правительствах».
Оказывается, был вопрос, в котором среди «Равных» не было единодушия. Буонаротти считал, что должны быть признаны Божественное начало и бессмертие души, так как «для общества важно, чтобы граждане признавали непогрешимого судью их тайных помыслов и деяний, которые не могут быть настигнуты законом, и чтобы они считали, что необходимым следствием их преданности человечеству и родине будет вечное счастье».
«Все так называемые откровения должны были быть изгнаны законами вместе с болезнями, зародыши которых должны были быть постепенно искоренены. До того, как это должно было произойти, всякий волен был сумасбродствовать, только бы общественный строй, всеобщее братство и власть законов не были нарушен.
Он считал, что: «Учение Иисуса, изображенное проистекающим из естественной религии, от которой оно не отличается, могло бы послужить опорой для разумного преобразования…»
Бабеф же придерживался более прямых взглядов: «Я беспощадно нападаю на главного идола, которого до сих пор чтили и боялись наши философы, осмелившиеся нападать лишь на его свиту и на его окружение… Христос не был ни санкюлотом, ни честным якобинцем, ни мудрецом, ни моралистом, ни философом, ни законодателем».
Академик В. П. Волгин, крупный специалист по литературе утопического социализма, отмечает важное новшество Бабефа и «Равных» по сравнению с другими мыслителями этого направления. В то время, как у его предшественников: Мора, Кампанеллы, Морелли, рисовалась картина уже сложившегося социалистического общества, Бабеф задумывается и над задачами переходного периода, предлагает методы установления и укрепления вновь возникшего социалистического строя. Действительно, в документах «Равных» мы находим много интересного и поучительного в этом отношении.
В уже установившемся социалистическом обществе законодательная власть, само собой разумеется, всецело принадлежит народу. В каждом округе создается «Собрание, осуществляющее народный суверенитет», которое состоит из всех граждан этого округа. Делегаты, назначенные непосредственно народом (процедура «назначения» подробнее не описывается), составляют «Центральное собрание законодателей». Законодательная власть этих собраний ограничивается, однако, выделением некоторых основных принципов, которые «сам народ не вправе ни нарушать, ни видоизменять». Параллельно законодательным собраниям создавались сенаты, состоящие из стариков.
Наивысшая власть отдавалась в руки корпорации «блюстителей национальной воли». Она мыслилась как «своеобразный трибунат, на который был бы возложен надзор за тем,
чтобы законодатели, злоупотребив правом издания декретов, не посягнули на законодательную власть».
В период же, непосредственно следующий за переворотом, структура власти предполагалась иной. Ответ на «деликатный вопрос» сводился в основном к тому, что власть должна находиться в руках заговорщиков или частично передаваться назначенным ими лицам.
«Основать подлинную республику должны лишь те бескорыстные друзья человечества и родины, разум и мужество которых опередили разум и мужество их современников".
Поэтому состоящий из «бескорыстных друзей человечества» Комитет «твердо придерживался того, чтобы общественные учреждения, составлявшиеся исключительно из лучших революционеров, обновлялись лишь постепенно.
Более конкретно, из существовавшего в то время Конвента оставлялось 68 указанных Комитетом депутатов. К ним присоединялось 100 депутатов, отобранных «нами совместно с народом».
С первого же дня переворота предпринимались бы и экономические преобразования, как сообщает подготовленный «экономический декрет». Как приятно узнать, что провести их предлагалось на основе полной добровольности! Все, добровольно отказавшиеся от собственности, образуют большую национальную общину. Но всякий сохраняет право в эту общину не входить. Тогда он приобретает статус «иностранца» со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями, о которых мы говорили выше. Экономическое положение «иностранца» определяется «декретом о налоговых обложениях», который содержит, между прочим, такие статьи:
«1. Единственными плательщиками налогов являются граждане, не вошедшие в состав общины.
4. Общая сумма взносов налогоплательщика в каждом текущем году вдвое превышает сумму предыдущего года.
б. От лиц, не являющихся участниками национальной общины, может в случае необходимости потребоваться доставка на склады национальной общины, в счет будущих налогов, продовольствия или промышленных това.
В декрете «О долгах» статья 3 сообщает, что «Долги любого француза, ставшего членом национальной общины, по отношению к любому другому французу аннулируются».
Были продуманы и другие меры, которые должны были укрепить вновь созданную власть и способствовать ее реформам. Например, «раздача защитникам отечества и беднякам имущества эмигрантов, заговорщиков и врагов народа».
Нельзя отделаться от мысли, что глубокое знание жизни, основанное на трагическом личном опыте, подсказало «бескорыстным друзьям человечества» идею провести в жизнь в первый же день переворота следующие важные реформы:
«Предметы, принадлежащие народу(!) и заложенные в ломбарде, будут немедленно возвращены ему безвозмездно». «По окончании восстания неимущие
граждане, находящиеся в настоящее время в плохих помещениях, не возвратятся в их обычные жилища; они будут незамедлительно вселены в дома заговорщиков».
(Заговорщиками участники «Заговора Равных» называли не себя, а членов правительства и вообще представителей враждебных им классов).
«У вышеупомянутых богачей (выше упоминались „заговорщики“) будет изъята мебель, необходимая для того, чтобы с удобством обставить жилища санкюлотов».
Наконец, в цепи мер, укрепляющих новый режим, предусмотрен и террор. Восстанавливались трибуналы, действовавшие в период якобинского террора до 9 термидора 1794 г. Предусматривалось «возвращение в тюрьмы под страхом объявления вне закона всех лиц, содержавшихся там до 9 термидора II года в том случае, если они не подчинились призыву ограничиться необходимым в пользу народа».
«Всякое сопротивление должно быть немедленно подавлено силой. Сопротивляющиеся подлежат истреблению. Подлежат также смертной казни: лица, которые будут сами или заставлять других бить сбор. Иностранцы, к какой бы национальности они ни принадлежали, которые будут застигнуты на улице».
Члены существующего правительства — члены обоих Советов и исполнительной Директории — должны были быть уничтожены.
«Преступление было налицо, карой должна была быть смертная казнь — необходим великий пример».
«В Повстанческом Комитете существовали и такие взгляды, согласно которым осужденные должны были быть погребены под развалинами своих дворцов, обломки которых напоминали бы самым отдаленным поколениям о справедливой каре, понесенной врагами народа».
---------------------------------------------------
"Равных" не миновали нутренние раздоры при дележе еще незахваченной власти. Сначала к Комитету примкнула небольшая группа, называвшая себя «монтаньяры», но вскоре «Комитет был осведомлен, что они втайне прибегали к маневрам, чтобы обойти условия, относительно которых договорились, и обеспечить сосредоточение верховной власти в республике исключительно в руках монтаньяров. Комитет же был до такой степени убежден, что они не могут творить добро, что считал непростительным преступлением малейшее движение, которое передает в их руки власть».
И, наконец, Комитет оказался под влиянием провокатора. Член военного комитета Гризель
«торопил своих доверчивых коллег, устранял затруднения, подсказывал новые мероприятия и никогда не забывал поддержать мужество окружающих преувеличенным изображением преданности Гренельского лагеря демократии».
И этот-то Гризель и выдал Комитет властям!
Повстанческий комитет уже отрабатывал детали восстания. Один из его членов писал воззвание: «Повстанческий Комитет Общественного Спасения. Народ одержал победу, тирании больше не существует, вы свободны!" «На этом писавший был прерван и схвачен». Армия и народ не поддержали заговорщиков: «Внутренние войска с оружием в руках содействовали походу против демократии, а население Парижа, которое уверили, что арестованы воры, оставалось пассивным зрителем».
-------------------------------------------------------------
Социалистические движения в момент зарождения часто поражают своей беспомощностью, оторванностью от жизни, наивным авантюризмом, какими-то комическими, гоголевскими чертами (как заметил еще Бердяев). Кажется, что эти безнадежные неудачники не имеют ни одного шанса на успех, но делают все, чтобы скомпрометировать провозглашаемые ими идеи. Однако они только ждут своего часа. В какой-то момент, почти внезапно, этим идеям открывается душа народа, и тогда они становятся силами, определяющими ход истории, а вожди этих движений — вершителями судеб наций.